В сентябре 1941 г. добровольцем вступил в ряды Красной Армии. Курс молодого бойца проходил в городе Юрга Кемеровской области. В ноябре месяце 941 г. был направлен на фронт. Воевал на Калининском фронте и на Волховском направлении, освобождал город Ржев. Участвовал в боях при снятии блокады с города Ленинграда.
С 15 апреля 1942 г. сержант, командир отделения 2-го дивизиона 934-го артиллерийского полка 379-й стрелковой дивизии. Секретарь партийной организации дивизиона.
Погиб 1 апреля 1943 г. в Ленинградской области у д. Вороново. К 30-летию Победы над фашистской Германией перезахоронен в братскую могилу в поселке Мга.
Письма Калашникова И. А. семье
23.01.1942
Шлю вам всем свой сердечный дорожный красноармейский привет.
Сообщаю, что в настоящее время мы еще едем в этом же вагоне. Сегодня 23.01., уже 14 дней как на колесах. Место нашего нахождения – Горьковская область, станция Арзамас, по направлению к Москве. До Москвы не доехали километров 500. Со снабжением стало плоховато. Горячего почти не стало, и совсем вышли наши продуктовые запасы. Купить по пути совсем нечего, да и не на что. Цены: мука – 500 руб. за пуд, мясо до 100 руб./кг, молоко 20 руб./л, маленькие пирожки с картошкой 5р/шт., табак 25–30 руб./стакан, да и по такой цене ничего не достанешь. Наш эшелон движется очень медленно, нас обгоняют многие другие эшелоны, провозящие очень много людей. На ст. Юдино разговелись спиртишкою, что называется, досыта. Морозы стоят до 50 градусов, но в вагоне пока ехать можно. Настоящее наше положение вполне понятно, но я вас прошу не думать о том, что мы сейчас имеем перебои в продовольствии и что мне, мол, трудно. Я пока с этим мирюсь. По сравнению с другими мне очень легко, и это потому, что я себя подготовил вперед. То, что я не доедал вперед – это мне сейчас пригодилось.Если так будем продвигаться, то на фронте будем не раньше 28–30 января. Иногда простаиваем целыми сутками. Бани пока еще не было. О внешности нашей можете представить сами – что значит умываться на улице холодной водой в пятидесятиградусный мороз! Ощущаю зубную боль. Временами даже кушать невозможно. До Москвы доеду – подергаю 3 зуба. Прошу только об одном – обо мне не беспокойтесь, больше заботьтесь о себе. Следующее письмо ожидайте с моей полевой станции. Так все бы ничего, но хуже всего то, что нечего курить, а затем до приятного свидания, Ваш Ванек.
02.02.1942
Пишу из Подмосковья, ст. Либохоры, в 6 км от Москвы […] Сообщают, что в Москве в магазинах ничего нет, без карточек ничего не купишь […] Продвигаемся, как видно, на Калининский фронт. Настроение у всего вагона прекрасное. Ребятам наскучила вагонная жизнь, горят рвением – им фронт подавай, громить фашистов! Из всей команды из Новосибирска заболели всего 3 человека. Грязи много, но вшивости пока нет. А закоптились мы, как заводские воробьи, которые живут в заводских трубах. Смеемся друг над другом! Но наш вагон себя ведет в сравнении с другими чище, т. е. ежедневно умывается горячей водой. Бани пока не было и когда будет не известно. Положение с продуктами заметно улучшается, на своей печке варим суп и кашу с маслом, чай с сахаром. Погода пока теплая. Мы скоро вступим в местность, где гостил немец. До этой местности остается 150 км, если дружно поедем, то это займет часов 7–8 езды, но, возможно, и 7–8 суток, потому что едем очень медленно, да скорее и не проедешь: все забито трофеями, боевым имуществом и нами.
Пока писать нечего. Целую вас всех неоднократно. Обо мне слишком не беспокойтесь. Пускай беспокоятся немки о своих героях, которые пока находятся на нашей земле, ибо он-то уж наверняка не увидит не только Москвы, но и своей Родины.
08.02.1942
Сообщаю, что я пока жив. Сейчас находимся от проживания на расстоянии двух километров. Пулеметная, минометная и оружейная пальба с обеих сторон не прекращается. Наша сторона выполняет задание выкурить противника из укреплений. Потери с обеих сторон значительны. Я часто бываю под минометным огнем противника. Уже привык. С каждым днем все больше хочется быть на линии огня. Адрес старый.
Целую, Ваня.
14.02.1942
[…] Нужно сказать, что мы все целиком добрались до места. Немец от нас не далеко, всего в 3-х километрах. Ночами друг друга потешаем, кто крепче: он автоматом, пулеметом – мы тоже не робеем, употребляем и пушку. Канонада, грохот без остановки. Весело. Мы к этому уже привыкли. Наши позиции расположены против укрепленных немецких пунктов. Здесь он сидит уже месяц, но, видимо, придется его попереть. Проказы его по пути посмотрели, и верно что пишут в газетах, сущая правда: села выжигает дотла, но не везде, местами ничего не трогает. Жалуются здорово на финнов. […] жалею, что я так поздно прибыл на фронт. Будем биться, чтобы наш полк стал Гвардейским.
Питание достаточное, у меня и у всех бойцов настроение прекрасное. После генерального наступления на гадов, которое скоро будет, сообщу об успехах, а они будут, а сейчас пока спокойно. Снаряды рвутся, но осколки пока не долетают. […]
18.03.1942
[…] Гоним немчуру, чтоб не залазили куда не следует. Скоро соединимся с другой нашей армией, тогда они не так запляшут. Иногда интересно, осмотришь труп убитого немца, а на каждом немце нанизано штук по 6-7 дамских и детских джемперов – это они отобрали и одевают теперь, чтобы было тепло! А еще я тебе, Нюра, набрал немецких ракет – очень интересно. Когда война кончится, я приеду домой с ракетами и будем мы ночью пускать их в саду Сталина.
Сами мы сейчас обросшие и небритые, вшей полно. Шинели порваны, обуты в ботинки, а мороз 30 градусов. Из-за мороза и немец не идет в наступление, а сидит в обороне – ему холодно. […]
27.03.1942
Сообщаю, что я пока жив и здоров. Обстановка не изменяется, только день ото дня становится теплее, а в некоторые дни, когда немчура форсирует бомбежку, становится совсем жарко! Например, сегодня начал с утра и вот уже начало вечера, а он все подбрасывает и сверху, и с левого фланга. Вчера наша зенитка одному Мессершмидту оторвала крыло – пускай на одном полетает! Пополнение прибывает с каждым днем, пока с Урала. Ожидаем из Сибири. Волга уже покрылась водой, и езда совсем останавливается – это для нас уже хуже. Наше задание – прорвать линию фронта. […]
31.03.1942
[…] У нас дело пока без изменений: продолжаются очередные перестрелки. Прибывает новое кадровое пополнение, дело заметно улучшается, продвигаемся вперед, к намеченной цели. Пополнение приходит из разных областей: Хабаровска, Тамбова, Уфы и других городов […] Нас пока немецкие пули и снаряды с бомбами не берут. Мы приспособились к ним, а они к нам, и мы друг друга не боимся. Вот сейчас письмо пишу, как все в порядке, а, между прочим, под минометным немецким обстрелом нахожусь, а ночью был шквальный орудийный огонь, спать было жутко, частенько приходилось подскакивать. Но об этом после поговорим, эта история уже пришлась как плохой обед. Перейдем на тему весны. У нас установились теплые дни, и снег активно начал таять. В логах уже налилась вода, дорога становится совсем никудышней, но утренники поддерживают ее. Вся жизнь наша протекает только ночью и в смысле отсутствия бомбежки, и удобства дорог.
Конца нашей забавы пока не видать, но предстоящие сражения должны что-то предсказать, конечно, капут фрицам.
Если обстановка не сменится в худшую для нас сторону, то, хотя и не скоро, но домой нас ожидайте. Припасайте хорошей настоечки, и пускай она постепенно настаивается, да покрепче, потому, что должен быть этот день свидания и победы над фрицами.
А пока – до приятного письменного свидания! Остаюсь искренне ваш муж: и папа, зять и внук.
02.04.1942
Я жив и здоров. Пока воюем так, как воевали до сих пор. В настоящее время с 8 марта находимся в тыловом немецком окружении, т. е. в мешке, т. е. отражать противника приходится со всех сторон... скоро, полагаю, у меня будет большая перемена в лучшую сторону – наверное, служить буду в тылу. Это уже будет попадать десятая мина, но сейчас пока жутко, а бомбежка еще крепче – нет спасения. В жизни своей я кое-что видел, но здесь сейчас в тысячу раз страшнее. Но я ни перед чем не остановлюсь, меня пуля, во всяком случае, боится и штык в меня не полезет. Боюсь, я буду биться с фрицами до победы. Победа будет за нами! Танки их не устоят перед нашей артиллерией! […]
06.08.1942
Трус
При первом разрыве снаряда, упавшем за полверсты,Он молча залег у ограды, и спрятался, сволочь, в кусты.
Вперед продвигалась пехота, у каждого смелый был взгляд,
Хоть многие знали, что кто-то из них не вернется назад.
Шли долго. Вот двое упали, но третий рванулся вперед,
Напора враги не сдержали и вновь отступила за брод.
Бой медленно таял вдали, последние пули шептались,
С победой бойцы возвращались и раненых молча несли.
Над речкой закат загорался, плыла соловьиная трель,
А выродок в роще метался, как в клетку посаженный зверь.
Нарушивший предков законы, он, трус, опозорил отца
И мать, помолясь на иконы, откажется от подлеца.
И чтя наше славное племя с презрением вспомнит народ,
Что в это тяжелое время подобный нашелся урод.
Точнее ответ не найдется, мы можем одно лишь сказать:
Того, кто не может бороться, наш долг-беспощадно карать!
Иван Калашников
В бою был на самой передовой линии. Как говорят, лоб в лоб с фрицами. Дерутся крепко. Не высовывайся. Иначе будешь снайперской мишенью. Один из нас поплатился головой – попал на мушку. Разрывная пуля разорвала голову, и пришлось расстаться навеки.
Нюся! Почему я полон надежд в том, что скоро мы должны повидаться. А ну-ка, закажи там бабушке, пусть она поворожит, что меня в скорости ожидает – добро или зло, а повидаться хочется. Соскучился до неопределенности.
А фрицы, гады, начали хитрить и вместо бомб с самолета вчера сбросили два чурбака и обрубок рельсы. […]
28.08.1942
Письмо твое с табачком получил. Прочитал не один раз и не заметил, что когда читал, табачок выкурил весь. Желаю вам продолжать эту вариацию, ибо это для нас, фронтовиков, является самым дорогим домашним подарком. Я пока жив и здоров, ожидаю лучшего. Дела на нашем фронте продвигаются в положительную сторону, что, конечно, радует и самих нас, и, самое главное, тех, кто нас послал. О положении на нашем фронте я тебе посылаю вырезку из нашей фронтовой газеты. Бои, конечно, чем дальше, тем больше усиливаются. Фрицев почти окружили в городе – поморим, как они будут себя чувствовать дальше. Сейчас понятно, что когда змее отшибут голову, то хвост ее еще трепещется до заката солнца. Так и он, если артиллерия, которую у него почти всю на этом участке вывели из строя, перестала бить, так он собирает все свои самолеты, какие только у него здесь остались и выпускает на бомбежку. И вот смотришь – вылетают 20–30 бомбардиров, ну, думаешь, сейчас все поднимут на воздух, а в результате сбросят с одного-двух куда попало и скрываются. Передовые линии он пока держат, как говорят, на крепком запоре. За 14–15 августа опять нами взято 27 населенных пунктов. Подвигаемся все ближе к своей основной цели. Левый фланг уже эти точки достиг и занял один из заводов. Сегодня ночью нам наш батальонный комиссар сообщил новость, чему мы, конечно, крепко обрадовались. Дело касается немедленного открытия второго фронта на континенте Европы. Это, я полагаю, сбудется намного раньше, чем дойдет это письмо, а если это так, то, конечно, разговор тогда будет совершенно другой. Мы пока времени не теряем, а своей, что называется, могучей рукой закручиваем немцам рога и хвосты, чтоб до открытия 2 фронта им еще успеть под хвостами помазать горчицей, чтоб они без оглядки пороли до Берлина. Хотя вряд ли им придется видеть Берлин. Вся обстановка указывает на то, что все забравшиеся на нашу землю фрицы, видимо, останутся здесь в качестве унаваживающего средства на будущие урожаи в пополнение военных ущербов. Аня, я уверен, что к 7 ноября я должен быть в родной семье с тобой, только с тобой и всей родной семьей. Сегодня в 6.00 я иду в бой и должен выполнить свой долг перед Родиной – прорвать один из участков непреступной немецкой обороны, что даст возможность быстрее добраться до точки основной цели. О результате сообщу дня через 2.
17.11.1942
Сообщаю, что сегодня, накануне отъезда в неизвестном направлении всего лагеря, я жив и здоров. Рад был получить от вас трубку, сухари кушали всем подразделением. Конечно, вечером курили трубку все по очереди, курили и хвалили табак, обсуждали посылку с шоколадом и консервами – это ведь доказательство того, что в Сибири еще кое-что есть, и это кое-что можно купить.
До сегодняшнего дня я почти целый месяц жил в колхозе на строительстве, но по тревоге пришлось прибыть в расположение и собраться к эвакуации. Вечером проверили готовность, ночуем последнюю ночь, и в путь, а куда – не знаем! Настроение у ребят приподнятое. Отдохнули мы изрядно, а теперь пора принять участие в наших основных работах по уничтожению наших заклятых врагов.
Мое отцовское слово моим дорогим детям Насте, Вове. Дети! Приказываю вам в этом предстоящем 1943 году учиться только на «отлично» и «хорошо», беспрекословно выполнять все приказания старших, дома, в частности. В этом случае речь идет о вашей трудовой и по-фронтовому боевой дисциплине. Выполняя честно мой наказ, этим самым вы будете такими же участниками всеобщей борьбы с нашим общим озверелым врагом, а сейчас вы мне будете помогать в окончательном разгроме фашизма. Знайте, эта победа будет близка только при выполнении тесной взаимопомощи наших боевых частей и родного тыла.
Будьте здоровы, Ваш папа.
25.12.1942
Здравствуй, сынок Вова!
Сообщаю, милок, что я письмо твое получил, и ты меня очень обрадовал, сказав, что живете вы хорошо, учишься тоже хорошо, и получили деньги. Желаю тебе учиться еще лучше и вскоре стать советским инженером или капитаном. За вашу счастливую жизнь останусь на фронте добивать фашистскую нечисть. Живите, мои дорогие, слушайте маму и учитесь еще лучше, Я останусь жив и после победы над врагом вернусь к вам, и будем жить опять все вместе.Настя, учти, что учение тебе придется закончить только в институте. Нужно учиться до тех пор, пока для тебя не будет легко стать учителем, хирургом, инженером, архитектором и т. д. Тогда только ты будешь уже считаться полноценным Советским человеком, т.е. 6–7 лет еще нужно учиться, а там видно будет. […]
Письма командира взвода Харламова Л. Калашниковой А. И. о гибели мужа
1943 г.
Анна Ивановна,
это письмо от командира взвода Харламова Л. Хочу вам сообщить о том, что ваше письмо, в котором вы высылаете фотографию сына, я получил и направляю ее обратно лишь только потому, что ваш муж погиб за родину 01.04.43. Я вашего мужа похоронил хорошо, я вам посылаю и ту фотографию, которую вы посылали раньше.Здравствуйте, дорогая Калашникова Анна Ивановна!
Сообщаю, что ваше письмо от 27.04.43 года получил, в котором вы спрашиваете про своего мужа Калашникова И. А., когда и где он погиб.Сообщаю, что ваш муж Калашников И. А. служил со мной вместе, в моем взводе, в качестве младшего командира, поэтому я его хорошо знал. 31.03.43 вечером, после ужина, в одной землянке легли спать, 1 апреля в 4.00 утра в период артиллерийского налета противника было прямое попадание снаряда в землянку, в которой спали мы вместе с тов. Калашниковым И. А. и другими товарищами, где погиб ваш дорогой муж Калашников И. А., мы вашего дорого мужа Калашникова И. А. похоронили как боевого друга.
